Оперная халтура

«Уж полночь близится, а Германа все нет…» Лиза-то явилась на Красную площадь, что ж переживать, какая она рассеянная. Кончается все нашими днями, то есть 400-летием Дома Романовых, и Герман, наконец, благополучно стреляется.

На «Пиковую даму» я попал совершенно случайно. Знакомые предложили лишний, и к тому же, бесплатный, билет. Ну, как не пойти в «Новую оперу», в театр гениального Евгения Колобова, пронесшегося на музыкальном небосклоне и сгоревшего как метеор.  Ничего не предвещало несчастья. Я шел в хорошем настроении, но уже в фойе встретил журналиста Минкина, и только тут начали меня грызть страшные предчувствия. Это был предпремьерный показ, журналистов, критиков  пришло достаточно, а Минкин  в театры просто так не ходит...Как человек суеверный, я купил программку. И тут все объяснилось, я успел прочитать только первое предложение и дернулся было чтобы бежать вон... Но свет потух, и раздались первые звуки увертюры...
Это был не просто спектакль, а так сказать «новое прочтение». Действие начинается  с празднования 300-летия дома Романовых.  На сцене сам Государь Император со всей семьейю Ну, потом его как водится, расстреливают, и возглавляет расстрельную команду, конечно Герман. А потом уже  никого не удивит, что на сцене появляется сам генералиссимус  И.В. Сталин (как же без него в опере Чайковского?), а потом  действие переносится в блокадный Ленинград,  и несчастная Лиза на санках везет чье-то замерзшее тело, и  Герман назначает ей свидание  на Мойке. Правда, свидание происходит потом под Кремлевской стеной. Но это уже совсем не шокирует, а воспринимается как должное. Теперь становится понятно, почему Герман не пришел: «Уж полночь близится, а Германа все нет...» Лиза-то явилась на Красную площадь, что ж переживать, какая она рассеянная.   Кончается все нашими днями, то есть 400-летием Дома Романовых, и Герман, наконец, благополучно стреляется.
Режиссер этого действа народный артист России, лауреат самых престижных премий «Золотая маска», «Золотой софит» Юрий Исаакович Александров. Он основал в Санкт-Петербурге собственный камерный музыкальный театр, регулярно ставит спектакли в Мариинке, Большом, по городам и весям бескрайней России, а так же в ЛаСкала и Метрополитен  опере. В «Новой опере» это третья его постановка.
 У режиссера столько регалий, званий, что от этой постановки никак нельзя отмахнуться, что это мол не серьезно, не обращайте внимания. Нельзя сказать, что я никогда не видел ничего подобного, я видел и похлеще. Но эта постановка поражает не новаторством, а именно своей рутинностью. Ведь действие оперы Чайковского идет в ней своим чередом, и музыка та же, и слова,  а все это нелепое, привнесенное режиссером либретто исполняется мимансом, создавая как бы параллельный мир, миру Пушкина и Чайковского. Эти два параллельных мира никак не пересекаются.  Поэтому постановка производит впечатление нелепости,  это попросту оперная графомания. А графоманы, как водится, всегда облекаются в тоги непонятых новаторов и мучеников.
Вместе с этим нелепым либретто,  режиссер оставил в самой опере множество самых рутинных  оперных штампов. Михаил Губский, поет Германа крикливо и надсадно. «Я имени ее не знаю» - он воздевает руки к небу, потом трясется всем телом, потом запрокидывает голову назад.  Это что, в другой арии страсти нарастают, и он уже катается  по полу, с кулисами в зубах. Очевидно, что над ролью никто не работал. Режиссер был занят совершенно иным. И как поет артист, и что он делает, и внутренний мир героя, все это его совершенно не интересовало.
Второе действие начинается дуэтом Евгения Онегина и Татьяны из другой оперы Чайковского, - «Евгений Онегин». Казалось бы, странно, но уверяю вас,  я и не поморщился. А когда на сцену вышел Герман и пожал руку Онегину, я даже вскрикнул «Браво!», какая находка. Все в этой постановке настолько нелепо, нелогично, что если бы заиграли «Аиду» Верди, в сцене смерти Сталина, то это было бы лучом света. 
Может хорошо  пели другие вокалисты?  Хорошо ли играл оркестр, спросите вы. Возможно и так, но на фоне всеобщей вакханалии это было все равно. В постановке нет ни оного продуманного образа. И в действиях актеров нет совершенно никакой логики.  Например, Графиня (в исполнении А. Саульской-Шулятиной это привлекательная сексапильная женщина в коротком пеньюаре)  после своей арии принимает таблетки& Ее отчаяние велико, возможно это яд. Но вместо того чтобы выпить таблетки, она сыпет их в рот, по всей видимости, закрытый, и они все рассыпаются по полу.   Весь спектакль - череда непонятных неадекватных жестов. Так и непонятно что же делает Графиня? Хочет отравиться или намусорить? Врывается в будуар графини Герман. И... они с графиней обнимаются, графиня, закидывает на Германа прелестную ножку. Тут я напрягся... наконец то дождался осмысленной сцены... Ага! Герман любит не Лизу, а графиню! У них страсть! Геронтофил! Как модно! Как интересно! Наконец будет долгожданный секс. Но не тут то было. Оказалось, что и это просто какая то непредсказуемая гимнастика, просто актерские конвульсии.
Когда графиня умирает, так и не  соблазнив Германа, то на сцену являются чекисты (в этот момент действие происходит еще в сталинские времена) и производят у нее обыск. Наверное, ищут три карты. Конечно, если это пародия, то очень смешная. Но и обыск производится абсолютно нелепо.  Чекисты просто бросают на воздух бумаги. Ничего не ищут. Тут все  просто так, тут ни малейшего осмысленного движения нет принципиально.
Я поинтересовался деятельностью Александрова в Интернете. Оказалось, что постановка в «Новой опере» совсем не новость. Подобных «Пиковых дам» он уже придушил несколько по всей России. И так же на сцену являлся Сталин и, по всей видимости,  он благословил режиссера на пытки Чайковского.
Я за смелые решения, в спектакле Мейерхольда персонажи Островского в разноцветных париках, катались на качелях, и совершали головокружительные  акробатические прыжки, в Любимовском  «Гамлете» на Таганке, могильщики пьют русскую водку и посылают «гонца» в соседний магазин за добавкой. Можно привести тысячи классических примеров неожиданных, но оправданных общей идеей постановки. Но Александров, даже не задумывается ни о каком, пусть малейшем правдоподобии действия.
Ну, понятно, экспериментатору всегда достается от  закосневших,  консервативных критиков. Но сделать мученика из этого режиссера не удастся. Критики  в ужасе от любой «интерпретации» этого режиссера.
Предыдущая постановка  Александрова в «Новой опере», снискала  огромную прессу. Его жертвой пал «Князь Игорь» Бородина. Приведу некоторые выдержки:
«Шедевр начинается с торжественного мордобоя. Великолепный хор благодарного народа ангельскими голосами поёт хвалу любимому руководителю: 
 - Князю Игорю слава! слава! слава!
Тем временем стражники выхватывают из толпы каких-то граждан (с виду вроде бы ни в чём не виноватых), валят на землю и - в такт гениальной музыке Бородина - мордой об колено: хрясь! Получается так здорово, что глаз не оторвать: 
- Слава (коленом в зубы)! Слава (коленом в зубы)!
А смешливые девки лузгают семечки, попы благословляют, народ гуляет».

«Известия», в статье  «О, дали, дали им свободу» откликнулись так:
«Он не только уничтожает дух русской патриотической оперы как музыкального жанра, но и смеется над идеей священной "русскости" как таковой.
Все русское представлено в этом спектакле в максимально неприглядном обличье. Путивль - это убогость и дикие нравы, повсюду бомжи и алкаши».

Удалось найти и прямо таки восторженный отклик на «Князя Игоря». Автор - уже известный Минкин. Его статья так и называется - «Шедевр». Что же понравилось Минкину?
«Всё так достоверно, так знакомо, так узнаваемо... Только костюмы напоминают, что дело происходит почти тысячу лет назад. На сцене Россия - пространство вне времени. Россия, где уже 1000 лет дикое рабство в одном флаконе с высотами духа (от 40° и выше)».
Вот что радует журналиста, показано, что в России дикое рабство и пьянство  уже 1000 лет. Остаётся надеяться, что Минкины и Пожаркины теперь спасут Россию от рабства.

В другой статье подвиги режиссера обобщаются:
«Юрий Александров - известный вивисектор и опытный экзекутор классики. Его Виолетта Валери («Травиата» Верди») обслуживает дальнобойщиков на трассе, а Неморино («Любовный напиток» Доницетти) курит беломор; в его «Пиковой даме» на бал приходит Сталин, а в «Дон Жуане» арии заглушаются  громким сморканием».

Вот тут я бы хотел возразить. «Палач, вивисектор, экзекутор» - все эти смачные эпитеты совсем не подходят к Юрию Александрову. Он просто халтурщик, который шокирует бедных  меломанов своими выходками. Причем,  эту халтуру он шлепает под копирку во многих оперных театрах. Например, «Князя Игоря» под копирку поставлено три штуки. «Пиковая дама» тоже не одинока. По России гуляют три ее близняшки.
У меня нет ни малейшего желания возмущаться постановкой. Ну да, Чайковский, Пушкин, оказались лишними. Их не захотели услышать. Но разве впервой, уж в который раз.  Но мне безумно жалко огромные средства, затраченные впустую, жалко голоса хора, труд артистов, жалко художника, жалко каждого выдоха  в горнило труб. Все это на воздух, в никуда. Жалко обманутых зрителей, которые благодарят за этот беспримерный подвиг напрасного труда. Вызывают и вызывают уже в который раз исполнителей этой бессмертной музыки. Да, все-таки Чайковский.  Чайковский,  в конце концов, победил, все-таки он молодец. 
                                                                                                                                        Лев Алабин