Путевка в Аркансиль

Нынешним летом состоялась выставка Стаса Шляхтина в Зверевском центре современного искусства. Чтобы показать художника в возможно более полном объеме, пришлось пойти на многие ухищрения. Картины висят на стенах, как им и полагается, но они же залезают на потолок...

Зверевскому Центру удалось собрать почти сто работ: развесить, уместить и уплотнить в не таком уж и большом объеме галереи. Собрать работы Стаса Шляхтина действительно трудно. Много раз намечались его выставки, обширные, обзорные, этапные. Но всякий раз работы, сохранявшиеся, копившиеся для выставки, бывали преждевременно раздарены щедрой, разгульной, и хмельной рукой автора. Выставки срывались. Возможно, поэтому он до сих пор и не член Союза художников. Ни Украинского, ни Российского, ни Крымского.

Наконец, Н. Гневшеву, Н. Слюсаревой - кураторам выставки и хранителям работ Стаса, удалось собрать картины многих этапов творчества. Этапы можно определить таким образом: «листья», «пейзажи», «пейзажи с башней» - это ранние циклы. И поздние «натюрморты», «портреты», «групповые портреты» и ню. А также их комбинации. Портреты, ню с натюрмортами, например. И даже парадоксальные сочетания: «Ню в пейзаже с натюрмортом». Все эти темы объединяет цвет. Цвет всюду главное. Цвет - вот что уникально у Стаса. Это природный, уникальный дар, подобный дару экстрасенса видеть цвет и умение передавать его.

Чтобы показать художника в возможно более полном объеме, пришлось пойти на многие ухищрения. Картины висят на стенах, как им и полагается, но они же залезают на потолок, это от тесноты. Удалось показать и двусторонние картины. Они просто подвешены, висят и качаются в воздухе - любуйся с двух сторон. Некоторые картины не уместились по геометрии зала. Форма галереи в разрезе очень причудливая это не коробок, а скорее теремок с тремя плоскостями под разными углами. И некоторые картины пришлось перевернуть бочком. Но от этого впечатление только выиграло. Но и этого оказалось мало. Оставшиеся без места картины просто приставили к стеночке. Все равно можно рассмотреть. И на полу, и на пандусах. Бесхозным остался даже автопортрет художника. Кажется, ему уготовывали самое почетное местечко, берегли на потом, но потом оказалось, что все залеплено, заштопано и ни малейшей дырочки не осталось. И уже после открытия выставки, я с удивлением обнаружил, что автопортрет как бы сам собой разместился в углу. То есть, в традиционном месте для иконы. Это случайное, ни в коей мере не нарочитое место поразило меня гораздо более сложной ассоциацией. Дело в том, что любимым художником Стаса, хотя и полным антагонистом его творчества, является Малевич, который разместил свой черный квадрат именно на месте иконном. А здесь сам Стас, в рифму встал в свой иконостас.

Учился Стас в Харьковском художественном училище и потом многие годы работал в этом городе. Я видел работы этого периода и, удивительно, в них ничего общего с поздними работами нет. Но именно эти работы давали доход и позволили купить дом в Коктебеле с большим садом. Сад и фон фасады побеленных соседских домов и стали первоначально главными мотивами живописи. Причем, соседские фасады, к удивлению соседей, пришлось белить самому художнику. Именно здесь и возник тот Стас, которого мы знаем теперь. Странно, где же был до этого его волшебный глаз, видящий так много цвета. А ведь был успешный харьковский художник, и таким он мог бы оставаться всю жизнь. Успешным и серым.

Стас Шляхтин художник света. Есть художники портретисты, есть пейзажисты, а Стас пишет портрет света. Он видит свет в лицах, он видит свет в тенях, он видит свет на листьях. Свет у него разноцветный. Кто сказал, что свет только белый? Стас говорит, что он хочет открыть нам Божий мир, таким, каким его создал Бог. Мир света видит не каждый, это открыто только художнику. Художник тайновидец света. Он прозорливец. Он открывает Божий мир. И смотришь на картины и удивляешься, как же многокрасочен мир! Почему мы этого не знали? Почему же мы этого не видим?

Стас родился под Краматорском, потом учился и жил в Харькове, папа и мама украинцы. Стас и говорит по-украински, и думает по-украински. И «ГЭ» у него раскатистое и гарное, украинское. А пишет по-Крымски, светло и радостно. Это радостный художник. Это лучик света в нашем андеграунде.

Кому только не глянулся этот лакомый кусочек мира Крым. И Генуэзцам, и Венецианцам, и Византийцам, и римлянам, и туркам, и татарам - все они оставили здесь свои следы. Один поэт, видя Крым на глобусе, сказал, что это медаль, награда Земному Шару от Бога. А я вижу Крым сладким леденцом, на палочке перешейка, который всякий хочет обсосать.

Стас невыездной художник. Однажды он приехал в маленький, но известный на весь мир, поселочек под названием Коктебель, и остался в нем навсегда. Здесь он принимает друзей со всего мира в жаркий полдень, и читает им толстенный том Тараса Шевченко, а потом и любимого Венечку Ерофеева, и стихи Ленечки Губанова. Здесь он топит печку снежными февральскими вечерами. И так много-много лет. Он не смотрит телевизор, не слушает радио. Он смотрит только на свой сад и следит, как

себя ведет в нем Божий Свет. Он не ходит на вернисажи, он не в курсе, что сегодня в цене и что сегодня в моде, он безнадежно отстает от веяний времени. Он сосредоточен на солнечных зайчиках. И они появляются, они прыгают по всему его саду, только успевай ловить. Они заскакивают и в его картины. Но надо сказать, что пишет он не только с натуры, он пишет и «из головы», он советуется с французами. Он неизменно заглядывает в прописи французского импрессионизма, постимпрессионизма, доходит до барбизонцев и опять отступает к самому Матиссу и дальше, ближе к нам.

Место родило художника, раскрыло его необыкновенные способности. Коктебель -место настолько могущественное, что Стас стал невыездным. Море, горы, степь и вереницы друзей и подруг для портретов. Такое сочетание вряд ли где-то еще найдешь. Он никуда не ездит. Мало того, он даже никуда не смотрит, кроме своего сада. Ни в телевизор, ни в экран компьютера. Художник отшельник. А ведь он мог и не найти свой природный дар. Если бы можно было подсчитать количество «колбочек», отвечающих за восприятие цвета в глазу художника, то Стас, я уверен оказался бы непревзойденным. Казалось бы, невозможно писать портреты, не владея рисунком, не передавая портретное сходство. Однако избежать портретов Стас не мог. Ведь перед его глазами вскоре после переселения, стали проходить целые вереницы лиц. Отдыхающие, слоняющиеся, стали навещать художника, приносить напитки и оставаться у него надолго. Некоторые на день-два, другие на всё лето. А некоторые девушки и на годы. Так что через несколько десятков лет он врезал в калику замок, и попасть к нему стало труднее.

Он стал писать портреты так же, как свой сад, так же как листья. Он называет свою портретную галерею живописью голов, а не портретами.

Я спрашивал Стаса, почему у него нет телевизора, почему он не ходит в гости, почему он не ходит на море. И он с каким-то мучением отвечает, что не может.

- Я жду, говорит. Жду, когда можно заняться живописью.

Он подолгу не пишет. Иногда, по году. Иногда еще дольше. Собирается, ждет, когда придет решение. Не то, чтобы вдохновение, а решение. Решение той или иной задачи. Например, как луч бегает по колышущимся листьям. Он буквально стережет свой сад. Он сторож луча. Он сторож света. И на этой охоте ни на минуту невозможно отлучиться. Он может целый день лежать на башне и смотреть. Смотреть на верхушки деревьев, на облака. Бездельник. Лежит целыми днями и ничего не делает.

А вокруг сохнут, пересыхают недоделанные холсты. А как доделать, если нет решения? И приходится ходить по саду, лежать неподвижно и молчать. И кажется, что это небокоптитель, очередной обыватель, а на самом деле ни больше, ни меньше - тайнозритель. Тайнозритель света.

У Стаса был такой цикл: движущийся свет по листьям. Удивительно, но он сумел написать это. Все было готово, но картина не оживала. Так и стояла мертвой. Пока Стас интуитивно, почти случайно, не брызнул оранжевой краской со всего маха. И вдруг все зашевелилось, пришло в движение и вспыхнуло. Он нашел прячущийся, пробегающий в полдень с быстротою света, оранжевый луч и открыл его нам, показал.

Стас может сосредотачиваться годами. Все глубже проникая в свет. Ему и сны снятся соответствующие. Вот сон про всадника из апокалипсиса.

Бывает такой оптический природный эффект, когда от солнца исходят черные полосы. Они чередуются с белыми. Хотя, как от солнца может исходить тьма? Богословы почешут головы, а физики легко объяснят такое явление. И вот такое солнце, грозное солнце увидел он во сне. И всматриваясь в темный луч, он увидел, что по нему скачет всадник. Сначала он был маленький, но по мере приближения к земле, становился все больше, пока не стал огромным. Он скакал на землю совсем не с добрыми вестями. Закрутился вихрь, погнал листья, подхватил колючки. Люди бежали в страхе, закрывая головы. Побежал и Стас& и когда казалось, что нет уже спасения, он увидел сарайчик, в который забежала девочка. Он успел заскочить за ней. Ветер захлопнул шаткую дверь & и свет померк.

У слепого художника Владимира Яковлева есть серия картин «Портрет ветра». Он не видел свет. А ветер слышал и писал его портреты. А крымский художник Стас пишет портреты света. Что бы он не избирал предметом изображения, главное в них свет.

Когда у Паисия Святогорца, недавно прославленного в лике святых, спросили недоуменные туристы, что он делает на горе? Он ответил без лукавства. «Я поставлен тут следить за муравьями, чтобы они не ссорились».

Вот так же следит за светом Стас. Поглядывает за ним, выведывает его тайны, беседует с ним и дружит с ним. И неутомимо пишет его портреты масляными красками на холстах. Свет Крымский. И Стас Крымский.

Он никогда не выставлялся в Киеве, никогда не выставлялся в Харькове. А почему? Думаю, потому, что крымских художников Киев никогда не признавал за своих. Может и обидно, и грубо сказано, но точно. Так и есть.

Зато Стас выставлялся в залах Питера и Москвы. И даже в культурном центре Венгерского посольства. Венгрии тоже нравится Крым, почему нет? Заезжали его картины в Лондон, а одна попала в Италию.

Картины Стаса можно увидеть в Центральном Доме Художника на большой выставке «Московские сезоны». Крым Московский значит? Значит, так!

Художников собралось много на выставку. Что-то их позвало. Все-таки, не московская живопись. Но реакция у них была странной. Подходят к картинам.

Так это же Сезанн.

К другой: «Пуантилизм», «Матисс».

И этого достаточно, чтобы интерес у них полностью пропадал. Все верно, никто не скрывает, что пишет он не только с натуры, пишет и «из головы», советуется с французами. Он неизменно заглядывает в прописи французского импрессионизма. Можно сказать, что он ободрал французов, как липку. И все же, это только школа. И в ней Стас не потерялся. В рамках этой школы у него своя индивидуальность, свои задачи, свои решения. Хорошо, что школа есть, почему же не развиваться в ее рамках? Это совсем не значит стать жалким подражателем, копиистом, эпигоном.

Дюффи, Сислей, Ренуар, - только это и могли сказать московские искусствоведы. И только дети радостно прыгали, наконец-то добравшись до Аркансиля. Дома Радуги.

Стас необычный художник. И самое необычное неизвестный. Столь же необычные у него и друзья, кураторы выставки. Николай Гневшев потрясающий композитор. Он отталкивается от неистового Пьяцоллы и от немца Шварца. И кроме того, - он регент церковного хора, и он клавишный импровизатор.

Наташа Слюсарева другой, куратор, писательница, лауреат Золотого Витязя. Она уже написала книгу о Коктебеле, о приснопамятной Киселевке. А на вернисаже она презентовала новую книгу, посвященную самому Стасу: «Аркансиль». И кроме вернисажа в галерее прошли творческие и не менее яркие вечера кураторов, где сплелась музыка и поэзия.

Надо ли пояснять, что самого Стаса на итоговом вернисаже не было.

Ему некогда. Солнечные зайчики скачут, не дают отвлекаться и на кого их оставить? А они все скачут, а иногда заглядывают в его картины и остаются там.

                                                                                                               Лев Алабин. Фото автора.