 |
Все будет меняться, но это останется навсегда пока есть хоть
один грузин. Я бы назвал примитивистами тех, кто называет его
примитивистом. После него не хочется смотреть ни на какой
авангард. новизну линий, форм и красок. Все художники, и
очень неплохие художники, хорошо, будь по вашему -
выдающиеся художники, представленные на выставке, рядом с
Пиросмани бледнеют. А в картинах Нико жадно рассматриваешь
каждую деталь, и костюмы и бурдюки с вином, и трубки, и усы.
Поражает масштаб, разнообразие интересов. Тут и
русско-японская война, и театр, и вывески для магазинов, и
пирушки. Пирушки, попойки (иногда он так и называет их)
особенно прекрасно выписаны. Лица портретны. Наверное, себя
узнавали. Международные события у него становятся семейными,
а пиры вселенскими. И все это на клеенках. То есть денег на
холсты не было. Да и разнообразия тюбиков не было. Только
талант был.
На выставке много народа. Это очень удивило. Толпа стоит и
не двигается. Смотрят как на Рафаэля. И вовсе не грузины, и
вовсе не художники. Самые обычные обыватели.
Потом пошли с моей девушкой в Хинкальную, что напротив музея,
надеясь вкусить грузинской кухни. Набрали кучу снеди. И какой
облом. Вся еда пресная. Я вызвал официантку. Она посоветовала
поперчить, если не остро. От такого совета я вдруг
почувствовал в себе силы горы Казбек, и поднялся на защиту
Грузинской традиционной кухни. Она испугалась и сказала,
что позовет нам настоящего грузина для разборок. Я немного
поутих, моя девушка сказала осторожно: «Может не надо
грузина». Отступать было поздно.
Подошел, действительно, юноша восточного вида, начальник
зала. Сначала мы ему стали дружно объяснять про Пиросмани,
оказалось, что он все же слыхал о таком, но не видал. Потом я
стал объяснять ему как должно выглядеть харчо. И каким оно
должно быть на вкус. Какой должна быть мамалыга.
Беда моя беда была в том, что я не только прочитал несколько
книжек о Пиросмани, и посмотрел фильм о нем, но и бывал в
Грузии. И жил в монастырях. И каждое утро мне в келью
черные женщины приносили горячую мамалыгу.
Мамалыга это кукурузная каша с расплавленным в ней куском
сулугуни. Чтобы приготовить ее, нужен не один день.
Нам же подали холодную жесткую кашу с воткнутыми в нее
кусками копченого сыра, который вообще ни при каких
обстоятельствах не может расплавиться. Потому что он
копченый. Копчение сделало его тугоплавким, жестким и вкус
у него грубый и резкий. Не сочетается с мамалыгой. Годится
разве под пиво. О пиве потом. Но особенно меня потрясли
хинкали, и харчо. В них вообще не было перца и напоминали они
мне изделия советского общепита.
Я терпеливо объяснял, что взяв в рот ложку настоящего
грузинского харчо, человек должен испытать шок, огонь должен
объять его рот. Взяв ребрышко, торчащее из харчо и очистив
его зубами от мяса, ты тоже во рту должен ощутить мягкий ожог
и не сразу проглотить это. Сразу проглотить невозможно. А
долго держать, словно во рту эта еда должна пройти еще одну
стадию для готовности. И действительно, это так, потому что
обильно выделяется влага слюны (зачем она иначе и нужна, не
для того же, чтобы цыкать сквозь зубы. Вот тут она и
пригодится, наконец!) и рот заполняется ей, и уже через
минуту ты можешь глотать, но глотать со смаком. Уже
почувствовав весь вкус, все градации вкуса этого уникального
блюда. И хинкали должны быть острыми. И ни в коем случае не
напоминать ни пельмени, ни манты.
А к чему все это? Может быть просто воспользоваться, так
возмутившим меня советом официантки, и поперчить, если кому
неперчено, посолить, если кому несолено.
Поперчите, посолите, а потом возьмите в рот. У вас во рту
окажется перец, или соль, или то и другое. Надо чтобы вы
брали в рот мясо, а укусив его, только тогда чувствовали
перец. Чтобы нестерпимый жар вызывало мясо, а не перец.
Тогда это вкусно. Тогда и только тогда вы начинаете
проникаться вкусом. Тот, кто советует вам поперчить& ничего
не понимает в еде. Абсолютно ничего. Это дикий человек.
Такой же дикий как искусствовед, причисливший Пиросмани к
авангарду.
Лучше пить боярышник, чем есть перец. Но еще хуже, как
говорят в старых книгах, когда соль потеряет соленость. О
перце там не сказано. Но настали времена когда и перец
потерял перченость.
В Грузии теперь тоже европейская кухня. И в Грузии отказались
от старых рецептов. Да, хочешь в Евросоюз, хочешь стать
цивилизованным, приобщиться к культурным ценностям Европы,
придётся поступиться многим. Я не хотел бы считать себя
единственным истинным грузином, оставшимся на земле.
Грузином, который умеет оценить красоту мазка Нико и вкусноту
вина из рога. Но& Я подошел в хинкальной к богатому столу,
за которым по виду сидели грузины. Пожелал им приятного
аппетита и спросил, что тут самое вкусное, что стоит
попробовать.
- Все вкусно, ответили мне.
Грузины, потерявшие вкус еды. Как ужасны плоды глобализации.
Из монастыря я вынес два грузинских слова , вы тоже их легко
запомните. Они до сих пор со мной. «Упалошаги цвале». Я встаю
поворачиваюсь на Юг и говорю их, потом поворачиваюсь на Север
в сторону моей Руси и говорю «Господи , помилуй», а на Запад,
я произношу то, что написано у них на долларе. И с Востока
жду поддержки.
Отговев в монастыре две недели, я спустился с гор, преодолел
перевал и вошел в город Цхакаи. По дороге я выучил два других
слова: «Гамарджоба батоно». Так приветствовали старика,
сидящего на скамеечке у дороги. И я тоже сказал ему
«Гамарджоба, батоно» не мог пройти мимо без приветствия, и он
ответил мне коротко: «Салам». Наверное, мой потрёпанный,
пыльный, бородатый вид путника соответствовал этому
короткому приветствию.
Я не ел уже второй день и войдя в город, нашел заведение с
вывеской «Столовая». На земле стоял тысяча девятьсот
семьдесят достойно-застольный год и я вошел в столовую
перекусить. В кармане был почти рубль. Я жил тогда на рубль
в день. Вот в этой столовой я и отведал знаменитое грузинское
харчо. Харчо конечно было знакомо мне по студенческой
столовой. Жидкий суп с костями неизвестной принадлежности.
Что мне дали тут на суп не походило. Это скорее была подлива
из которой торчали бараньи ребрышки. И когда я взял ложку
этой густой подливы в рот& Вот тут меня и озарило. Закрыть
рот я не мог. Я сначала подумал, что меня, незваного
путника, разыграли. Но никто не обращал на меня никакого
внимания. В столовой было немноголюдно и все ели. И один
мужчина ел такое же харчо как у меня. И запивал его водой
из пластиковой бутылки.
Я не мог выплюнуть, то что так жгло мой рот, потому что очень
хотел есть. Кто не ел хотя бы сутки, меня поймет.
Ложечка харчо полежала во вру, и вдруг изменила свой вкус,
перестала жечь рот. И легко прошла в горло. Главное, не
спешить. Это был первый урок грузинской кухни. Вот почему
пиры грузинские такие длинные, а тосты цветистые. Желудочный
сок выделяется обильно, но не сразу, рецептуру желчи печень
выбирает тщательно, искусно. Все в грузинской кухне
человечно. Согласовано с нашим желудком, работой желез.
Батоно, встретивший меня на пыльной горной дороге, вряд ли
согласился бы с европейскими гастрономами, что перец вреден
для здоровья. Вряд ли тысячелетняя грузинская культура
согласилась бы с евростандартами. И я не согласен.
В хинкальной все закончилось мирно. Грузин оказался
московским и никогда в Грузии не бывавшем, пиво оказалось
бутылочным. От него жутко хотелось пить. Моя любимая девушка
благополучно меня покинула и я остался один на один со
своими воспоминаниями о Грузии.
Лев Алабин
|
