|
Подобно поэтам Серебряного века, которые ездили
по всей стране на Литературном поезде, сегодня культуртрегер
Борис Кутенков привозит современную лирику в самые отдаленные
уголки России. Но продвигает он не свое творчество, а
произведения авторов, рано ушедших из жизни. Таких, как
Сергей Королев, Вячеслав Памурзин, Николай Рубцов, Владимир
Полетаев. Он читает их стихи перед самой разной аудиторией:
перед взыскательными профессионалами, перед школьниками,
пациентами больниц, заключенными. Каждая такая поездка часть
большого просветительского проекта, которым Борис Кутенков
горит уже почти 10 лет, порой жертвуя своим временем и
ресурсами, подчас забывая о том, что он тоже поэт& В
эксклюзивном интервью порталу «Акрида» Кутенков рассказал о
критике, культуртрегерстве и распахнутом зрении
поэта.
Борис, вы редкий поэт, который не только занимается
литературной критикой, но еще и осознает ее ценность. Ваш
просветительский интерес здесь понятен. А что эта
деятельность дает вам как поэту?
Это палка о двух концах. С одной стороны, хочется
процитировать Наталью Горбаневскую, которая как-то сказала:
филология позволяет мне понять, что же я «натворила» в
собственном творчестве. Поэтический процесс интуитивен: ты не
рационализируешь, когда пишешь, но, перечитывая написанное,
можешь отделить зерна от плевел. Владислав Ходасевич называл
такой процесс осмысления собственных строк предстоянием перед
Богом. Другая сторона медали: литературная критика помогает
тебе как поэту, но часто мешает тебе в социализации. Поэт
существо ранимое, обидчивое. Некоторые спустя годы тебе это
припоминают. Мне все время вспоминается высказывание Виктора
Шкловского, который посоветовал своей ученице, решившей
заниматься литературной критикой, вместо этого купить
велосипед. На велосипеде можно покататься и разбиться, а в
литературной критике разбиваются не покатавшись, сказал
Виктор Борисович. Вот мне кажется очень важным все-таки
немного покататься, разбиться, потом встать с каким-то новым
опытом, закаленным: это значит, у тебя есть крепость, любовь
к своему делу. Я продолжаю кататься, но какими-то уже другими
кругами. Сейчас я меньше внимания уделяю традиционной
литературной критике: изобретаю новые проекты, новые попытки
достучаться до аудитории.
Те события, которые вы организуете сегодня, популярны
в среде литераторов, но все равно они рассчитаны на узкую
аудиторию, не на массы? Эта относительная закрытость,
направленность на круг единомышленников, вам нравится?
Интересен ли вам массовый слушатель, читатель?
Да, интересен, и поэтому особенно хочется расширять эту
аудиторию. Например, недавно я выступал в колониях для
заключенных в Красноярском крае. Я читал стихи Владимира
Полетаева (1951 1970), поэта, чья книга недавно вышла в нашей
серии «Поэты литературных чтений Они ушли. Они остались».
Можно сказать, я в тот момент «забил» на то, что пишу сам:
стихи Полетаева довольно далеки от моих. И оказалось, что его
стихи очень близки этим людям. На строчках «Свобода, да, о
вечная свобода, / Без страха жить, без страха умирать»
публика зааплодировала: думаю, для аудитории этого
мероприятия они имели особенную важность. Для меня это
большая гордость. Также не брезгую выступать в школах,
больницах, домах престарелых, считаю эту просветительскую
деятельность очень важной. Истинный поэт всегда хочет читать
не только себя, но и других.
В этом для вас присутствует некий экзотический
опыт?
Ну, слово «экзотика» тут этически неправомерно. Я люблю такой
опыт, хотя многие мои коллеги им пренебрегают. В этом есть
определенная уязвимость выходить с разговором к тем, кто
далёк от тебя. Выступить так, чтобы тебя поняли, а если не
поняли, то по крайней мере почувствовали, это непросто. Но в
любой аудитории ты так или иначе найдешь
единомышленников&
Мне кажется, что надо соблюдать баланс: когда тебя приглашают
выступить для незнакомой аудитории, ты, с одной стороны, не
должен читать чего-то им изначально непонятного, а с другой
стороны, ты должен настолько адаптироваться, чтобы оставаться
собой, не терять чувство внутреннего достоинства, и чтобы
последнее не переходило в снобизм. Я научился чувствовать
этот баланс. Скажем, мне приходилось выступать перед
бабушками в ЦСО. У пожилых людей мало впечатлений, поэтому
они очень внимательно тебя слушают, потом многие подходят,
расспрашивают& Это всегда требует большой
ответственности.
Были и другие интересные истории. Меня возили по Уралу, по
Белоруссии. И везде я находил определенный уровень понимания.
Была аудитория из молодых людей 15-20-летних, которые с очень
серьезным видом слушали мои стихи. Они не очень их понимали,
но они вникали в них. Допустим, я не понимаю чьи-то стихи, но
чувствую, что в них что-то есть, чувствую доверие& Одна
девушка даже призналась, что плакала от какого-то моего
стихотворения, хотя оно, на мой взгляд, достаточно сложное.
Она его понимала на поверхностном уровне, на эмоциональном.
Это восприятие на обсуждении стихов в Минске удивило меня
контрастом с реакцией ведущих семинара, профессиональных
редакторов: одна из них наговорила таких вещей, которые
смешно даже и цитировать, например, что я не должен
употреблять эпитет «крылатая» по отношению к одной из
упомянутых мной в стихотворении поэтесс (якобы она, та
поэтесса, толстая и некрасивая). Или что ассоциативность,
двойственность прочтения в стихотворении сбивает читателя. И
другие тому подобные вещи. Это говорила редактор крупнейшего
толстого журнала, критик с многолетним опытом!
Стихотворение, которое ты читаешь, оно моментально проникает
в человека. И либо ты доверяешь ему, либо не доверяешь.
Галина Юзефович упомянула в своем интервью: «Вот,
например, Борис Кутенков написал в журнале «Знамя» абсолютно
разгромную рецензию на мою книгу, и я за нее очень
благодарна, потому что это разгромная рецензия человека,
который прочитал мою книгу внимательно и с уважением. На мой
взгляд, большая часть его претензий не вполне обоснованна
(нельзя требовать от человека, чтобы он красиво прыгал, если
он занимается тяжелой атлетикой, и наоборот), но рецензия
Кутенкова это осмысленный, вдумчивый разбор. С ним можно
спорить, не соглашаться, но обижаться определенно не на
что»&
Я думаю, что Галина Леонидовна, скорее, не была вполне
искренна, но радует, что она проявила такую достойную реакцию
в интервью. Так и нужно реагировать на отрицательную критику.
В комментарии на фейсбуке она отреагировала более болезненно.
Но вы знаете, люди меняются. Рецензию я писал в 2016 году.
Сейчас мне по-прежнему кажется, что Галина Юзефович пишет
поверхностно, но я уже готов согласиться с тем, что
определенной аудитории нужна такая критика
поверхностно-просветительского типа. И, конечно, работа в
«Учительской газете» поставила мне мозги на место в этом
смысле. Никогда не знаешь, что из текста возьмет простой
читатель а сложности и «обширная» аналитическая критика
оказываются ему ни к чему. Во мне появилось какое-то грустное
смирение. С одной стороны, хочется вести читателя к другой
высоте, с другой, как говорила царевна Софья, «снимаю корону,
иду к народу, это мой народ и другого нет».
Еще один ваш проект «Полет разборов», существующий с
2014 года. Это популярная площадка для дискуссий самых
разных современных поэтов: участие в проекте стало
престижным. Есть ли среди его участников люди, которые
чувствуют себя счастливыми, успешными и благополучными?
Возможен ли хороший поэт без внутренней боли, с легкостью в
душе?
Это сложный вопрос. Когда я отбираю поэтов для проекта, я
точно не ориентируюсь на внутреннюю боль или на уровень
«счастливости», хотя мне знаком такой подход. Замечательный
поэт Татьяна Александровна Бек на собеседованиях в
Литинституте, как вспоминают ее ученики, отбирала
абитуриентов в том числе по принципу одиночества: если
чувствовала в человеке какую-то «растраву». Я могу сказать,
что абсолютная легкость для поэта почти невозможна, иначе
стихи будут поверхностными. Стихи они все-таки говорят с нами
о сложности мира, дают возможность увидеть его под
микроскопом. Но эта боль не равна тоске, не равна вульгарно
понимаемой житейской депрессии, то есть ты можешь чувствовать
себя и счастливым, просто в какой-то момент у тебя
открываются глаза. Поэт это распахнутое зрение. Ты видишь мир
во всей сложности, без иллюзий, вот тогда и пишутся твои
самые лучшие стихи. Это происходит в моменты какого-то
прозрения, понимания жестокости мира, но в то же время его
красоты и богатства, способности его полюбить. Но поэт к
этому не идет специально, это просто какая-то точка входа,
которая возникает вне рационального мышления.
А вообще, разбор имеет смысл? По-вашему, можно ли в
принципе научить человека писать стихи? Или это возможно
только если у него есть определенный дар? И если способностей
нет или их мало, никакая техника не поможет?
Если автору хочется обратной связи, то, наверное, для него
разбор имеет смысл. И тогда он обращается за отзывом к
старшему, более опытному литератору, к мэтру, отправляется на
семинар в Литинститут, в какую-то литературную школу и проч.
То, что человек к этому стремится, выводит его на какую-то
новую ступень по сравнению с графоманом. Он понимает, что в
нем есть элемент сомнения. И это может принести очень хорошие
плоды. Мне очень нравится эта традиция, я сам был и учеником,
и учителем. Помимо «Полета разборов», у меня еще есть
страница на сайте «Печорин», где я разбираю рукописи во
внутреннем порядке. Большинство из них низкого уровня, но в
любом самотеке попадаются одна-две жемчужины.
Недавно я судил один литературный конкурс. Пришлось оценить
400 стихотворений. Уровень был очень низким, потому что там
не было никакой предварительной модерации. Но пару прекрасных
стихотворений я для себя нашел.
Сам процесс литературной учебы мне представляется обоюдно
важным. Он важен и для самого культуртрегера. У Евгения
Винокурова есть строки: «Учитель, воспитай ученика, чтоб
было, у кого потом учиться». И, естественно, это важно для
автора, если он хочет развиваться, интегрироваться в
современный поэтический процесс. Именно критичное отношение к
себе приводит к успеху.
Культуртрегер какое значение это слово приобретает в
современном мире?
Вообще это слово существовало еще во времена Пушкина, оно не
новое, хоть и звучит как современное. Культуртрегер должен
уметь задвинуть собственные амбиции, видеть себя прежде всего
в роли просветителя. Это Данко, который несет свое сердце
людям на открытой ладони и готов к тому, что его сердце могут
растоптать. Мне кажется, со временем в этом смысле ничего не
меняется.
Еще одна ваша цитата: «Настоящий поэт не страдает. Он
превосходит свой замысел и удивленно радуется. Он получает
уникальные знания о себе. Для него поэзия это, прежде всего,
обогащающее личностное знание, невозможное в других жанрах и
в других искусствах». Насколько это похоже на модную сегодня
психотерапию?
Я имел в виду, что поэт не страдает во время сочинительства,
что когда он пишет собственные стихи, это для него счастье.
Поэзия для автора это прежде всего обогащающие личностные
знания, невозможные в других жанрах и в других искусствах. Но
это противоположно психотерапии. Психотерапия направлена на
исцеление душевных ран и тебя самого. Поэзия же не
заглаживает раны, а позволяет получать, видеть и понимать те
знания о себе, к которым нельзя прийти рациональным путем.
(Продолжение следует)
Беседовали Ирина Корецкая и Ирина Шлионская
|
